Рубрика: Проза

В день своего рождения Валерка, появившись на свет, сразу начал улыбаться миру.

– Какой хороший мальчик! – воскликнула медсестра и все вокруг согласно закивали, улыбаясь ему в ответ.

Так и было. Всем, кто смотрел на него, когда мама выходила на улицу, он улыбался из прогулочной коляски. Родители умилялись, бабушки были в восторге. Когда Валерка чуточку подрос, со всеми, кого видел во дворе или в подъезде, здоровался. Говорил «спасибо» продавщицам, отпускавшим ему продукты. Не забывал вытереть ноги, когда возвращался с улицы.

«Хороший мальчик!», говорили все вокруг.

В детском саду у Валерки был самый чистый шкафчик, он всегда аккуратно ел, правильно держал в руках вилку или ложку. Спать в обед ложился строго по часам. Не хныкал по пустякам.

– Помоги мне завязать шнурок! – как-то попросила его девочка.

Валерка улыбнулся и сказал:

– А я не умею завязывать шнурки у кого-то другого, могу их завязывать только у себя.

Девочка улыбнулась в ответ и пошла искать воспитательницу.

Когда настало время идти в школу, Валерка взял с собой букет цветов и отправился в первый класс. Учительнице он этот букет не подарил, объяснив, что хочет отнести его домой маме.

– Ну, что же, мне уже цветы подарили, – размышляла Ирина Сергеевна, – а маме Валеры будет приятно! Какой заботливый парень!

Дежурили в классе поочерёдно, подметали и мыли полы. Однажды одноклассник попросил Валерку подменить его, потому, что Славке срочно нужно было куда-то идти.

– Извини, Слава, сегодня не моя очередь, – ответил Валерка и пошёл домой. – Мне папе помогать нужно, – добавил он.

В институте Валерка звёзд с неба не хватал, но учился прилежно. С однокурсниками всегда был приветлив, в аудиторию приходил заранее, иногда забывая пропустить девушек вперёд.

– Мне нужно зайти в кабинет до звонка, – объяснял он им своё поведение.

Преподаватели хвалили его за прилежность.

– Какой хороший студент, – говорили они между собой.

Пять лет Валеркиной учёбы пролетели незаметно, и он устроился на работу по специальности, инженером.

Трудился Валерка усердно, всегда выполнял свою работу. Руководство его хвалило, на совещаниях всегда ставили в пример.

– Очень хороший работник, равняйтесь на него, – говорил директор.

Коллеги приглашали Валерку в клубы, на дискотеку, но он всегда отказывался:

– Завтра на работу, вставать рано, я не высплюсь.

Работал Валерий Николаевич, как его стали называть спустя много лет, на своём месте до самой пенсии. Когда его провожали на заслуженный отдых, очередной директор, который был пятым на веку Валерия Николаевича, отметил его в хвалебной речи:

– Хороший человек уходит от нас!

И действительно, ничего плохого от него никто никогда не видел.

На долгом жизненном пути Валерий Николаевич так и не встретил достойной его женщины, поэтому был не женат. Друзей тоже не приобрёл. Жил в квартире, оставшейся от родителей.

Седой дедушка часто дремал на лавочке около своего подъезда. Ребята, пробегая мимо него, кричали:

– Здрасьте, деда Валера!

– Здравствуйте, здравствуйте, – поднимая голову, бормотал старик и снова засыпал.

Он был хорошим дедушкой, не кричал на детей, которые любили похулиганить, не встревал в политические разговоры с их родителями и не особо поддерживал беседы со своими сверстниками.

Умер дед Валера тихо, никому не причинил беспокойства, оставив и деньги на свои похороны, и завещание, в котором «отписывал» всё своё имущество государству.

Он так и остался для всех просто «хорошим парнем», «хорошим работником», «хорошим дедушкой» ничего путного не сделав в  этой жизни…

09 апреля 2024

– Люди! Люди! Человеки! Оглянитесь!

Случайные прохожие оборачивались, смотрели позади себя, искали глазами то, чего, возможно, не замечали, но ничего подозрительного не находили.

– Посмотрите вокруг! Весь мир сошёл с ума!

Пётр Иванович стоял на небольшом возвышении посреди оживлённой улицы и продолжал:

– Нет ничего страшнее, когда миром правят непрофессионалы. Они везде! Они вокруг нас! Оглянитесь!

И уже следующие прохожие оглядывались, ничего не находя, смотрели на пожилого человека с укором, жалостью, некоторые крутили пальцем у виска и торопливо шли дальше.

Петру Ивановичу было почти восемьдесят лет, пенсионер, как многие, одинокий. Жена, Светлана умерла 4 года тому назад, детей не было, соседи здоровались, неохотно кивая головой, когда встречались с ним.

В своё время работал Пётр Иванович на заводе. Пришли 90-е, завод приватизировали, многих поувольняли. Его, в том числе. Приходилось крутиться, заниматься бизнесом, стоять и в жару и в холод на рынке, продавая всякую мелочь. Жена работала учителем много лет, но достатка в семье не было. Перебивались кое-как.

В начале двухтысячных стало легче. Пётр Иванович устроился на работу по специальности, инженером. Да, уже тогда он был не так молод, как окружающие его сотрудники, но директор понимал, что у Иваныча большой профессиональный и жизненный опыт и ценил его.

Жаль, продолжалась работа Петра всего несколько лет. Директор умер от сердечного приступа, на его место пришёл сын, которому было 25 лет, и набрал свой штат, непрофессиональных, но молодых сотрудников. Спустя некоторое время, Пётр Иванович узнал, что фирма не выдержала конкуренции и развалилась.

Найти подходящего по своей специальности места Петру Ивановичу не удалось, и он пошёл работать охранником в ту самую школу, где трудилась его жена.

С Николаем, одним из напарников, он быстро нашёл общий язык, а Артём, что был помоложе, ходил, важно задрав нос и заговаривал с ними только по необходимости. Он не хотел работать охранником, считая, что эта должность ниже его достоинства и всё пытался найти работу, чтобы там платили побольше, а делать нужно было всего поменьше. Закончив школу, Артём не получил какой-либо профессии. Он нигде больше не учился, сменив к своим годам не один десяток мест.

Петр Иванович работал в школе до самой пенсии, потом его вежливо «попросили» оттуда.

На пенсии он стал чаще смотреть телевизор, узнав о том, что происходит в мире, намного больше, чем за всю предыдущую жизнь.

Он видел, как Президентами становятся актёры, как актёрами становятся блогеры, как блогерами, становятся, не пойми кто. Фотографии, музыка, актёрская игра, стали плоскими. Люди перестали быть объёмными, извилины выпрямились в прямые…

«Зачем мне учиться, если у меня уже сейчас 5 миллионов подписчиков?», – говорит одна.

«Денег нет, но вы держитесь!», – вещает другой.

«Вас всех обманывают, Земля плоская!», – бредит третий.

С каждым днём телевизор Петра Ивановича становился всё более и более ненавистным ему, как будто, этот электронный ящик был виноват во всём. Однажды, не выдержав очередного бреда, Пётр Иванович запустил в него стаканом и тот замолчал. Стало тихо. До того хорошо, что Пётр Иванович сначала не поверил своему счастью.

Долго сидеть в одиночестве, да без информации он не мог, поэтому стал гулять по городу. То тут, то там сталкиваясь с людьми, которые часто не имели понятия о том, что делают.

На улицах автомобилисты проскакивали на красный свет, чуть ли не сбивая пешеходов. В парикмахерской стригли так, что без слёз не взглянешь. Продавцы, часто не зная свойств товара, который продают, говорили:

– Дедушка, иди отсюда, не морочь людям голову!

Мир захватили непрофессионалы!

– Неужели вы не видите, люди, что мы деградируем??? – продолжал выкрикивать Пётр Иванович в толпу.

У него накипело!

– Люди восхищаются немыслимыми вещами: песнями с неразборчивыми словами, рваными одеждами, которые носит молодёжь. Компании платят за рекламу своих товаров раскрашенным «попугаям», матерящимся направо и налево, тем самым поддерживая их бред и делая из них кумиров! И люди восхищаются всем происходящим, часто просто не зная, что есть другая жизнь – без мата, без безобразия, без власти денег!

Пушкин, Евтушенко, Есенин, Бродский, Вера Холодная, Александр Матросов, Алия Молдагулова, Юрий Гагарин! Для многих это просто какие-то имена и фамилии, которые они слышали или даже не слышали, и за которыми нет ничего в сознании молодёжи. Зато Инстасамка, Луномосик, Кока, А4, Кросс, Джиган – это те, за кем готовы идти и на кого хотят быть похожими современные школьники!

К Петру Ивановичу подошли двое сотрудников полиции, неслышно для других с ним поговорили и тихонько увели с глаз долой.

Может, ему выпишут штраф, может, дадут 15 суток, а, может, вообще отпустят из-за уважения к возрасту.

Возможно, через какое-то время точно также здесь на улице или в другом месте появится Игорь Андреевич, Наталья Павловна или Алексей Михайлович, у которых «накипит», но их точно так же не услышат. Потому, что люди не хотят напрягаться, соответствовать. Им проще оставаться непрофессионалами и прикрываться фразой: «Не мы такие, жизнь такая…»

Случайные прохожие разойдутся по своим делам, а миром так и останутся править непрофессионалы…

22 марта 2024

отрывок из книги «Покинутая колыбель»

Небо ещё с вечера затянуло серыми тучами. Они висели так низко, что казалось, невозможно пройти по улице, не задев их головой.

Ян лежал на чердаке видавшего виды сарая и думал о том, что он промокнет насквозь, если пойдёт дождь. В прогнившей крыше тут и там зияли огромные дыры. Пахло свежим сеном. Так пахло детство.

Траву для своей коровы Зорьки они с отцом начали косить, когда Яну было лет семь. Бывало, встанут рано утром, возьмут с собой сумку с едой, подготовленную мамой, и на стареньком Урале, который отец сам собирал из нескольких уже потрёпанных мотоциклов, отправляются на покос.

У отца коса была огромной, у него чуточку поменьше, но тоже настоящая. Для того чтобы трава не слишком сопротивлялась, Ян оттачивал косу бруском. Отец смешно называл этот брусок оселком. Когда полотно косы загрязнялось, он совсем как взрослый протирал её пучком травы и продолжал косить. Сначала неумело, то подрезая траву слишком высоко, то ненароком втыкая косу в землю.

Отец никогда не ругался, всегда спокойно объяснял, как и что нужно делать. Он в принципе всегда был спокоен. Ян не видел отца не то, что в гневе, даже раздражённым. Может, в душе у него и были какие-то переживания, но открыто отец их никогда не показывал.

Отец был высоким мужчиной лет сорока, с пышными соломенного цвета волосами, серыми глазами и немного вздёрнутым носом. Лицо всегда загорелое, разве, что зимой немного светлело. Руки у него были большими, мозолистыми, рабочими. Он ими уверенно и молоток держал, и Яна совсем маленького подбрасывал высоко-высоко, до самого солнца.

Когда очередная поляна была окошена, Ян с отцом садились на сброшенные куртки, доставали завтрак и ели. Варёная картошка, зелёный лук, яйца, ржаной хлеб, соль в коробке из под спичек. Запивали молоком, наслаждались стрекотанием кузнечиков и пением птиц. После завтрака отец откидывался на свежескошенную траву, Ян следовал его примеру, и некоторое время они отдыхали, чтобы набраться сил на новую поляну.

Когда у отца был выходной, они работали целый день. Вечером не спешили домой, а долго разговаривали друг с другом. Солнце скрывалось за горизонтом и на небе появлялись первые звёзды.

– Вот и ночные светлячки слетелись, – говорил отец.

Конечно, Ян знал, что это были простые звёзды, но радовался фантазиям отца, а потом и сам начал в это верить.

Лёжа на чердаке, Ян вспоминал детство. Ему казалось, что не было тех двадцати лет, которые минули с той поры, не было смерти отца и мамы в автокатастрофе. От воспоминаний на душе стало хорошо. Ветер, в конце концов, разогнал угрюмые тучи и на небе появились звёзды.

– Ночные светлячки, – подумал Ян и крепко уснул, чтобы во сне снова вернуться в своё счастливое детство…

Ко мне не сразу пришло это ощущение. Ощущение того, что есть где-то во мне то, что не даёт покоя, что часто бережёт меня в определённые моменты времени, что охраняет от ненужных поступков. Вернее, кто-то. Тот, с кем я могу поговорить, спросить совета, попросить о важных вещах. Может, это и есть мой Бог?

Сердце щемило так, что я не мог вздохнуть. Колотилось безумно. Казалось, что оно несётся куда-то с бешеной скоростью, дыхание становилось сбивчивым, голова раскалывалась, мысли путались.

Минута, другая и стало тихо, спокойно, как будто ничего не было до этого момента. Ничего не болело, никуда не летело. Стало хорошо. Очень хорошо. В этот момент я понял, скорее, почувствовал, что не один.

– Кто здесь? – спросил я.

– Зачем спрашиваешь? Ты же сам всё прекрасно понимаешь.

– Ты тот, о ком я думаю?

– Да.

– Ты Бог?

– Можешь называть меня так.

– Я что, умер?

– Нет. Ты просто устал.

Вокруг не было ничего такого, о чём я читал в книгах и видел в кино. Ни коридора, ни света в конце него, я не поднимался над собой, не было пробежавших в одно мгновение лет. Ничего. Только умиротворение и спокойствие. Вокруг нас были горы, росли большие деревья. Пугающей тишины тоже не было. Звуки природы еле слышно доносились до моего слуха.

– Где мы?

– Ты у меня в гостях, но это место в твоих фантазиях.

– Значит, ты есть…

Я часто боролся с самим собой, отгоняя подобные мысли, но ты есть!

Когда я учился в школе, нам запрещали верить в Бога, и я не верил. Я не верил в тебя, когда поступил в институт, не верил после. Правда, на первом курсе случилась история, после которой я задумался о том, что внутри нас нет пустоты. Быть может, она заполнена с рождения и с годами мы познаём, что же там? Или мы сами её заполняем, становясь старше.

Отец у меня был парторгом, поэтому в детстве меня не крестили, а буквально за месяц до начала занятий в институте мы с мамой и крёстной поехали в храм, где мне на шею надели мой первый крестик. Думаю, это тоже сыграло во всей этой истории определённую роль.

И вот, в самом начале своей учёбы мы с однокурсниками поехали в подшефный колхоз собирать картошку. Тепло сентября обволакивало нас, юных, готовых к новым приключениям и мы поддавались этому теплу. Весёлые, жизнерадостные, юные, стремясь к общению, строили планы на жизнь, дружили, влюблялись!

Дни бежали один за другим, вечера сменялись темнотой ночи, на смену теплу пришли затяжные дожди и накануне того памятного дня выпал снег. Мы затопили печь в доме, где жили. Назавтра нам предстояло уезжать в институт, а вечером, приготовив прощальный ужин, мы посидели, пообщались и около полуночи улеглись по своим матрасам. Коек не было, стелили матрас на пол, накрывались одеялом и быстро засыпали, намаявшись за день. В домике нас было десять человек.

Я быстро «отключился», спал крепко. Меня разбудил голос. Я точно помню, что этот голос шёл как будто изнутри. Громко, настойчиво, но всего один раз он мне сказал: «Вставай». Не сразу, а только много времени спустя я понял, что это был ты. Да?

Смутный силуэт, передо мной чуть заметно наклонил голову.

– Я так и понял, – произнёс я.

Открыв глаза, я увидел, как ребята бегают туда-сюда по дому, дым струится под потолком, кое-где пробиваются языки пламени. Домик, в котором мы жили, горел.

Все мчались к выходу. Никакой паники. Выбегали быстро, по одному, не толкаясь. Мысли были ясными и я прекрасно понимал, что нужно делать. Подбежав к дверному проёму, я посмотрел наверх, где огонь пожирал крышу. С неё стекала расплавленная смола. Спали мы босыми и, конечно, в такой ситуации было не до обуви. Надеясь, что ничего не рухнет сверху, я побежал через лужи раскалённой смолы, пузырящейся на полу. Боли не было. И холода снега под босыми ногами я тоже не почувствовал. Всё пришло потом. В тот момент мы переживали за тех, кто остался внутри.

Выбежать в дверь успели не все. Огонь не дал Андрею и Серёжке выскочить этим путём и они, ломая окна, пробирались к свежему воздуху. Снаружи им помогали те, кто выбежал первыми, круша рамы и стёкла. Ребята пострадали. Серёжка обгорел сильнее всех, но ты был с нами. Это нас и спасло.

– Я рад! – ответил Бог.

Он был немногословен, но я понимал, что он со мной. Этого было достаточно. Ощущение спокойствия и тепла создавал и костёр, горевший между нами.

– С годами начинаешь понимать, что путь, по которому ты идёшь, не просто выбран тобою. Есть всё-таки сила, смещающая вектор направления в ту или иную сторону. Дороги разных людей часто пересекаются в точках их встреч. Казалось бы, выйди из дома на 5 минут позже или не ходи сегодня на день рождения к знакомым и никогда не встретишь человека, с которым тебе потом придётся идти по жизни рядом. Но это не так. Как бы ты не обманывал судьбу, дорога свернёт в нужное время в нужном месте.

Наша встреча с Леной тоже была не случайной!

Всё началось с того, что в тот летний день я просто не захотел идти на работу. Я не болел, у меня не прорвало водопроводную трубу. Просто не пошёл на работу. Ты же знаешь, что за всю свою жизнь, такого, чтобы я просто так не вышел на работу, практически не было. Это и был тот самый поворот на моей дороге, который привёл меня в нужную точку. Это ты мне помог в тот день, так?

Бог молчал. Но молчал он так выразительно, что у меня не было сомнений в правдивости сказанного.

– Ты же помнишь, вместо того, чтобы отправиться на работу, я пошел к Вите. Мы с ним очищали окна от краски. Разговаривали, строили планы на будущее, как и тогда, в студенчестве. Слово за слово, воспоминания за воспоминаниями и мы как-то незаметно пришли к мысли, что нужно пойти в поход, на байдарках. Не откладывая задуманное, мы созвонились с Егорычем, договорились, назначили время и уже через несколько дней мчались в Кирсанов.

Именно в той поездке в город моего детства я впервые встретил Лену. Мы познакомились случайно, на улице, перед входом в булочную. Я, простой деревенский парень в меру упитанный, в длинных носках, в сандалиях и шортах выглядел нелепо. Она, красивая, стильная, стройная, была со своей сестрой Мариной. Оказалось, что Витя с Мариной были одноклассниками, поэтому мы не прошли мимо друг друга, как часто бывает с незнакомыми людьми, а остановились. Немного поговорили и только потом разошлись. Казалось бы, разошлись навсегда, но оказалось, показалось.

Прошёл месяц, может, полтора и ты опять направил меня дорогой, на которой была вторая точка нашей с Леной встречи. Лена забыла в Кирсанове какие-то вещи, Марина передала их Вите, чтобы тот в свою очередь вернул их Лене. Витя по какой-то причине не мог увидеться с Леной и попросил меня передать ей забытые вещи. Так мы встретились второй раз. Это было в Москве, в Кузьминках. Передавая пакет, я снова увидел её красивые, но грустные глаза и пригласил выпить кофе. Мы поболтали, грустинка в её глазах пропала, появился взаимный интерес и, как говорится, между нами пробежала искорка, которая потом превратилась в пламя.

Бог сидел на большом валуне и палкой перемешивал угольки костра. Искры красиво рассыпались, костёр на мгновение разгорался, и свет пламени озарял его лицо. Он улыбался.

– Ты меня слушаешь? – спросил я

– Ты сам всё знаешь!

Конечно, знаю. Знаю, что могу с ним поговорить, когда появляется такое желание, спросить совета, даже попросить помощи.

Окончательно я это понял осенью, в октябре 2020 года, когда вернулся из университета и почувствовал себя плохо.

– Помнишь, – обратился я к Богу, – меня, то знобило, то бросало в жар, дышать было тяжело, перед глазами стояла какая-то пелена. Что случилось? Ни я, ни Лена не понимали. Просто было плохо. Очень плохо. Это потом мы узнали, что я, как многие, тоже заболел вирусом COVID 19. Сначала сотни, потом тысячи, а потом и миллионы людей заразились этой на тот момент неизвестной заразой. Как лечить её никто не знал. Люди умирали.

Лучше мне не становилось. Поехали в больницу. Там мне сделали компьютерную томографию. Как и ожидалось – двусторонняя пневмония. Было два пути: лечь в больницу или вернуться домой. Дома не было бы такой профессиональной медицинской помощи, как в больнице, а там на тот момент времени находилось столько народу, что уход за каждым был просто невозможен. Что могло произойти со мной, известно только тебе. Я думаю, что это ты подсказал врачу, который делал обследование, чтобы он уговорил меня вернуться домой. Разумное, правильное решение.

Угольки костра быстро затухали, в кронах деревьев зашевелилась какая-то птица, Бог подкинул хворост в костёр и я, наконец, ясно увидел его покрытое морщинами, немного усталое лицо. Он не улыбался.

– Дома мы боролись с моей температурой, пичкали лекарствами, делали какие-то процедуры. На всякий случай я написал Лене все пин коды от моих карт и счетов, пароли от компьютеров, не зная, что будет дальше и будет ли оно – это «дальше»? Тем временем, я продолжал разговаривать с тобой. Ты меня услышал. Понемногу, по чуть-чуть, я шёл на поправку. Через две недели я вышел на прогулку. Задыхаясь, делая первые шаги после перенесённого ужаса, но вдыхая, свежий воздух я шёл по тому пути, по которому ты меня направил.

Бог снова пошевелил угольки костра палкой и спросил:

– Сегодня ты снова пришёл ко мне, скажи, зачем?

– Я? Мне кажется, это ты меня позвал?

– Нет. Каждый человек выбирает свой путь и своё время сам. Твой путь ещё не закончен и время ещё не пришло. Я рад тебя видеть, рад, что ты теперь общаешься со мной чаще, но на сегодня наша встреча окончена. Иди.

Пламя костра разгорелось так сильно, что начало обжигать меня, даже внутри становилось всё жарче и жарче. Я отпрянул от огня и… очнулся.

– Магнезию ввели, сейчас станет легче.

Врач скорой помощи смотрел на меня с некоторой озабоченностью, но беспокойства в его взгляде не было. Улыбнувшись, он произнёс:

– С возвращением!

11 февраля 2024

Она родилась высоко над землёй, в бархатной тучке. Открыв глаза, снежинка увидела внизу под собой ослепительно белый ковёр из сотен тысяч таких же снежинок. Рядом с ней пролетали её сестрички, улыбались и хохотали, кружась в медленном танце. Снежинка пока не знала кто она такая, зачем появилась на свет и какая судьба её ждёт.

Кристально чистые ручки и ножки сверкали в солнечных лучах яркими искрами, и ей хотелось сверкать и искриться постоянно, улыбаясь этому миру. И она улыбалась! Сверху земля казалась огромным пушистым одеялом и падать было совсем не страшно.

Вдруг, сильный порыв ветра подхватил снежинку. Она стремительно полетела вниз.

– Упаду, разобьюсь! – в ужасе думала она. – Какая короткая жизнь…

Ураган бросал её – то влево, то вправо, то вверх, то вниз. Барахтаясь в невероятном потоке, она стремилась вырваться из объятий ветра, но силы были не равны. Земля приближалась с невероятной скоростью: три метра, два, один. Она зажмурила глаза и…

Стало совсем тихо. Буря закончилась так же внезапно, как и началась. Сквозь тучи снова появилось ласковое солнышко.

Внизу, в парке прямо под ней розовощёкие дети играли друг с другом. Они кидались снежками, лепили снеговиков. Маленький мальчик лет пяти смотрел вверх и ловил пухлым ртом пролетающие снежинки.

– Неужели я погибну именно так? – подумала она, но мальчик потерял интерес к своему занятию и с громким криком ринулся в снежный бой.

Снежинка приземлилась мягко, совершенно ничего не почувствовав и тут же какой–то мальчуган проехался по ней большим снежным комом, делая голову для снеговика. Дети водрузили её на место, воткнули шишку вместо носа, два ореха вместо глаз, побегали вокруг снеговика, похохотали, а спустя некоторое время, неохотно разошлись по домам. Снежинка осталась.

Днём она смотрела на гуляющих в парке людей, а ночью мечтала о том, как однажды вернётся домой.

Пришла весна. Тёплые лучи солнца растопили снеговика, превратив его в ручей, снежинка, обратившись в капельку, тоже побежала вниз по склону, к реке, а когда стало совсем жарко, какая–то немыслимая сила оторвала её от воды и понесла вверх.

– Куда? Зачем? – думала она, – Неужели меня ждут новые приключения?

Но когда она поднялась высоко над землёй и увидела бархатную тучку, поняла, что возвращается домой!

15 января 2023

Для того, чтобы Новый год наступил вовремя, уже в начале декабря сказки собрались вместе и стали решать кто из них в этом году станет самой важной, самой главной сказкой.

– Без меня часы не пробьют двенадцать и Новый год точно не наступит, – сказала «Золушка».

– А без моих историй не будет снега, дети не смогут кататься на санках и лепить снеговиков, – возразила ей «Снежная Королева».

– Пусть моя бабушка живёт в лесу и я к ней всегда хожу летом, я должна быть главной, потому что только бабушки умеют готовить самые вкусные новогодние угощения, – спорила с ними «Красная шапочка».

– Какие угощения без вкусного, румяного, ароматного хлеба? – вступил в разговор «Колобок».

– О чём вы говорите? Новогодний «оливье» совсем не получится без зелёного горошка, – обратилась к собравшимся «Принцесса на горошине».

Они спорили долго. Каждая сказка приводила свои аргументы и доводы, но как они не старались, так и не смогли решить вопрос, кто же в этом году станет самой главной сказкой.

Тогда к ним подошёл Дед Мороз, погладил «Кота в сапогах » по мягкой шёрстке, улыбнулся «Дюймовочке» и произнёс:
– Дорогие сказки! Не нужно спорить. Новый год не может наступить, если не будет хотя бы одной из вас, поэтому вы все – самые главные и самые желанные!

Он собрал их всех вместе в свой огромный, красный мешок и понёс детям, которые уже давно ждали волшебных сказок под Новый год!

17 декабря 2021

Книга первая

«В Петропавловске-Камчатском — полночь!»

Дорогой друг!

Я родился в замечательной стране, которой, к сожалению, уже нет на карте, она осталась только в моих воспоминаниях. Те, кто появился на свет в этом столетии знают краткий, порой непонятный термин СССР, но рождённые там, помнят не только эти четыре буквы, но и полное название — Союз Советских Социалистических Республик.

Это сейчас на коротких волнах радиоэфира круглосуточно вещает сотни радиостанций, а тогда в каждом доме была радиоточка, то есть розетка, в которую можно было воткнуть два проводка с прикреплённым на конце динамиком и музыка или радиопостановка наполняла твой дом удивительными звуками. Не нужно было заводить будильник, мы точно знали, что ровно в 6 часов утра нас разбудит главное музыкальное произведение Советского Союза — гимн! Я до сих пор наизусть знаю его слова. А в три часа дня передавали сигналы точного времени. Диктор произносил название города и время, название другого города и другое время. В Петропавловске-Камчатском всегда в три часа дня была полночь. Я очень удивлялся и не понимал как такое может быть?

Кстати, любимой радиопередачей, которая начиналась в 7.40 утра, у нас была «Пионерская зорька». Под бодрые голоса ведущих, таких же мальчишек и девчонок, как мы, начинался наш завтрак и в 8.00 мы отправлялись в школу. Про школу я обязательно тебе расскажу чуточку позже, а пока почитай о моём увлекательном детстве.

Первые воспоминания о самом себе я отношу годам к трём, четырём. Выше нас по улице жил дядя Слава Дунаев, недалеко от его дома стояла водопроводная колонка, центральный водопровод был не у всех, поэтому воду наливали оттуда. Я отлично помню, как качусь на новеньком, красном трёхколёсном велосипеде к этой колонке, после чего мы с моими друзьями плещемся около неё, попивая холодную, чуть отдающую металлическим привкусом воду.

Кстати, о колонках. Их было пять на весь наш посёлок, как мы тогда называли свою улицу, шестая не работала. Как приятно в жару было прильнуть к холодной трубе, повиснуть ногами на ручке колонки и с жадностью попить освежающую воду. Папа у меня был парторгом и главным агрономом колхоза, поэтому вода у нас была непосредственно в доме, но не всем «привалило» такое счастье и многие таскали воду из колонок вёдрами к себе домой. Кто-то подсоединял к ней шланг и поливал огороды, мы же с мальчишками (уже в школьные годы) наливали полное «обливное» ведро, так у нас называли эмалированную посуду, и играли в карты в «дурачка». Тот, кто проигрывал, пил литровую кружку воды. Как же мы не хотели быть «дурачками», потому, что проиграв раз десять, ты выпивал целое ведро, и мы снова бежали к колонке, чтобы наполнить его до самого верха. Чуть позже у нас в магазине появилось два вида сиропа в пол-литровых бутылках: персиковый и мятный, мы разбавляли бутылку сиропа в ведре, и пить воду было гораздо приятнее.

Как мне кажется, у каждого моего ровесника в детстве был ковёр, а то и не один, висевший на стене над кроватью. Отлично помню, как он колол мои коленки своим шерстяным ворсом. Родители заставляли нас с братом спать днём, правда, я не помню, чтобы Серёжка спал, он всё время убегал куда-то и я «отдувался» за двоих. Спать, естественно, не хотелось и, разглядывая узоры на ковре, я погружался в удивительный, волшебный мир грёз, где жили различные монстры, морские жители, какие-то машинки, подъёмные краны и многое другое, что представлялось мне, когда я изучал узоры на ковре. Постепенно, играя воображаемыми игрушками, я засыпал и тогда мне действительно снились те самые вещи, которые я так явно видел на ковре.

На этом своё первое письмо заканчиваю, уже вечер и мне тоже пора ложиться спать. Пусть тебе, как и мне приснится твоё беззаботное детство, когда родители были ещё живы и бабушки с дедушками, о которых я расскажу тебе в следующем письме.

Про деда, гармошку и «стаканчик на опохмел»

Купил, наконец, конверты, взял в руки перо и снова пишу тебе, мой друг! Про перо я написал неслучайно. Помню, как мы покупали перья и чернила к ним, окунали перья в чернильницу и часто, не донося до бумаги, роняли огромную каплю чернил, которая превращалась в потрясающую кляксу. Мы дорисовывали кляксам носы, уши, руки, ноги и радовались полученному результату, это же были новые герои наших фантазий. Потом мы отмывали от чернил руки, лицо, столы и ковёр, лежащий на полу. Как же я не любил этот ковёр! Потому, что каждую субботу я должен был его пылесосить, а каждую зиму, по первому выпавшему снегу, выбивать его. С тех пор я не люблю ни ковры, ни пылесосы.

Однажды зимой к нам приехал дед Федя, они тогда с бабушкой жили километрах в десяти от нас. Летом мы с братьями и сёстрами часто бывали у них дома, а зимой и не помню, может, были, но редко. Они же к нам, тёте Наде и Верочке (это родные сёстры отца) приезжали, благо, все мы жили совсем рядом, на одной улице. Деда я уважал и немного побаивался. Он был кузнецом. Сжимая огромную кувалду в больших, мозолистых руках, в прожжённом в некоторых местах кожаном фартуке с красными отблесками огня на лице, он был похож на какого-то большого, сказочного героя. Вне работы он был другим, любил и «стаканчик пропустить». Когда мы с братом встречали его и просили 20 копеек на конфеты, он доставал свой кошелёк, доооолго копался в нём, перебирая металлические рубли, полтинники 15-ти и 20-ти копеечные монеты, наконец, доставал 5 копеек и со словами: «Больше у меня нет», торжественно вручал одну на двоих монетку.

Дома у нас была небольшая гармошка, на которой играл отец, а потом и мы с Сережкой её освоили. У отца не было кисти правой руки, он потерял её в десятом классе, когда они с мальчишками «глушили» рыбу, однако, он бойко «стучал» по клавишам своей «культёй», извлекая из гармошки потрясающие звуки. В некоторые моменты, правда, нажималось несколько клавиш одновременно, но это совершенно не портило впечатление. «Во поле берёзка стояла», «Степь да степь кругом» и «Сулико» были моими любимыми песнями. Я играл их постоянно для тех, кто приходил к нам в гости и просто для души. Возьму в руки инструмент, поставлю его на колени и, тыкая одним пальцем по чёрным и белым кнопочкам, вдохновенно «затягиваю» очередную песню, спрашивая всё время кого-то: «Где же ты моя, Суликоооооо?»

К слову сказать, мне в первом классе купили аккордеон, и я пошёл в музыкальную школу. Даже играл что-то на сцене нашего дома культуры. Мне аплодировали, а я стеснялся, в конце сыгранного произведения кланялся и неуклюже тащил свой, как мне тогда казалось, огромный инструмент за кулисы. Кстати, о сцене и кулисах. Классе в седьмом мы с мальчишками ходили на танцевальный кружок, готовили толи русский, толи венгерский народный танец. Мы разучили его, затем провели генеральную репетицию, а перед самым выходом на сцену впервые надели сценические костюмы и сапоги, не зная, что эти самые сапоги замечательно скользили по дощатому полу. Мы танцевали, падали, «срывая» дружные аплодисменты и громкий смех зрительного зала.

Возвращаюсь к истории деда и гармошки. Когда он появился на пороге, мы с братом очень обрадовались, стали наперебой играть на той самой гармошке, демонстрируя всё, чему нас научил отец, дед слушал рассеяно, думал о чём-то своём, а потом спросил отца: «Может, нальёшь стаканчик на опохмел?» Отец потом долго вспоминал, что внуки так старались, так старались, а дед думал про «стаканчик»… Я, конечно, тогда ничего не понимал, да и сейчас вспоминаю то время с теплотой, но такая вот история в памяти всё-таки сохранилась. Ну, вот, строчки становятся совсем бледными, это заканчиваются чернила, поэтому про братьев, сестёр и то, как мы гостили у бабушки, я расскажу тебе в следующем письме.

Самолёт, снежная горка и нюхательный табак

Здравствуй, мой друг! Пишу тебе, как и обещал, в надежде, на то, что ты прочитал моё предыдущее письмо. Я, как и все мальчишки, выросшие на примерах Гагарина, Титова и Леонова, мечтал стать космонавтом, правда, всегда любил вкусно покушать и понимал, что в космический отряд меня могут не взять. «Но лётчиком-то я стану непременно!», думал я. Поэтому попросил отца и дядю Колю сделать мне самолёт и в полной уверенности, что смогу на нём летать, гордо задирая нос, ходил по посёлку.

Дядя Коля был отцом моей двоюродной сестры Наташи. Когда он приходил к нам в гости, неизменно присаживался на пол у изголовья дивана в гостиной, скручивал «козью ножку», забивал её табаком, и вкусно дымя «цигаркой», смотрел телевизор. Он никогда не садился в кресло или на стул, всегда сидел на полу в одном и том же месте в одной и той же позе. Дядя Коля был трактористом и зимой всегда накатывал нам перед домом огромную снежную горку высотой, как мне казалось, с наш дом. Кататься на горку приходили все ребята и девчонки с нашей и соседних улиц. Тогда не было ледянок, которые сейчас продаются в магазинах. Все ездили, на чём придётся, в ход шли картонки, полиэтилен, тазы, крышки от бочек, наконец, просто штаны, в которых мы выходили гулять. Скатываясь с горки, каждый старался проехать как можно дальше, и практически всегда это удавалось тем, кто в качестве передвижного средства использовал алюминиевые тазы. Правда, что говорили своим чадам родители, когда видели эти тазы после катания, история умалчивает.

Однако, про самолёт. Ожидая, пока его построят, я поведал о нём сестре и мы решили, что полетим на самолёте вместе. У нас была ещё одна сестра Аня, совсем ещё «малявка», мы подумали, что брать её с собой не стоит, «маловата ещё», но тоже зачем-то рассказали ей о самолёте, наверное, хотели поделиться радостью. Какое горе мы принесли ей этой вестью. Она рыдала полдня, уговаривая нас тоже взять её, но мы были непреклонны. Когда же самолёт был окончательно построен, я испытал, наверное, самое первое в своей жизни разочарование. У него были крылья, фюзеляж, даже пропеллер, но полететь на нём не было никакой возможности, разве, что можно было таскать его за верёвочку.

В деревню Ира, где жили бабушка с дедушкой по папиной линии от нас можно было попасть двумя путями – длинным, с отцом на машине по главной дороге и коротким, пешком, через посадки, вдоль берёзовой аллеи, по времени эта дорога была короче. Нас было пятеро внуков: Володя, брат Наташи, самый старший из всех, Наташка, Серёжка, мой брат, я и Аня, та самая «малявка», о которой я писал выше. К бабушке и дедушке мы приезжали и приходили часто и очень любили бывать у них. На самый толстый сук берёзы, которая стояла перед домом, нам вешали качели, и мы с радостью качались на них. В сенцах всегда стояло ведро с холодной водой из колодца с черпачком, которым мы пили чуть пахнущую мокрым деревом воду. На столе стоял квас и прикрытые чистой белой тряпочкой пресные пышки. В доме в жару было прохладно и мы с удовольствием спали на очень высокой кровати с металлическим каркасом. Рядом на полочке лежал кисет с нюхательным табаком. Мы тихонько, чтобы никто не заметил, брали щепотку, нюхали и тут же громко чихали. Непередаваемые ощущения.

Дед был заядлым охотником и часто ходил за добычей. Иногда на обед он приносил гулюшек, как их называла бабушка и готовила их так вкусно, что больше я такого блюда никогда не ел и только спустя много лет понял, что гулюшки и голуби это одно и то же. И рыбачить дед Федя тоже очень любил. Только в детстве и никогда больше я не ел линя, которого он часто приносил с рыбалки. Яблоки «королёк» и варенье из них я тоже впервые попробовал на Ире. Запах луговых трав, парное молоко, ароматный мёд со своей пасеки – всё это моё детство у бабушки с дедушкой. Но я не помню, чтобы находясь у них, мы ничего не делали. Все, от мала до велика сажали и копали картошку, пололи огород, перебирали лук, помогали пасти коров, и слова старших для нас были законом. Говорить «не могу», а тем более «не хочу» было просто нельзя. И я очень благодарен тому времени, которое научило меня преодолевать жизненные трудности, так же как благодарен сейчас тебе за то, что ты читаешь эти строки. Однако, уже поздно, письмо пора заканчивать, а в следующий раз я расскажу тебе про свои школьные годы.

Учиться, учиться и ещё раз учиться!

Давно не писал тебе, мой друг, всё заботы, заботы. Хотя и в школьные годы, о которых я обещал тебе рассказать, забот было предостаточно. В первый класс я пошёл в год Олимпиады-80. Помню красивые банты на головах наших девочек, их белые, накрахмаленные фартуки, море цветов, которые мы рвали в своих палисадниках и в маленьких ручонках несли учителям. Ранцы подпрыгивали, хлопая нас по спине, лепестки, отрываясь от букетов, показывали нам обратную дорогу, а мы торжественно шли в новую жизнь получать знания.

Не помню точно, кому посчастливилось давать первый звонок, но точно помню, как девочка, сидящая на плечах десятиклассника, звонила в колокольчик, размахивала им из стороны в сторону, ударяя по голове несущего, отчего колокольчик не просто звенел, а делал так: дзынь, дзынь, бум, дзынь, дзынь, бум. Да и колокольчик, скажу я тебе, был не маленький. Кто учился в нашей школе, помнит, что это был почти колокол, бронзовый и увесистый. Именно им всегда давали звонки на уроки и с уроков и слышно его было не только в здании, но и во всех уголках школьного двора. Это вам не электрический звонок, дребезжащий сейчас практически во всех учебных заведениях. После линейки старшеклассники отвели нас в класс. Тогда-то я впервые почувствовал тот самый запах свежевыкрашенной школы, который на протяжении всех десяти лет наполнял наши обонятельные рецепторы каждое первое сентября.

В школе всё было в новинку. Каждый день утренняя зарядка, летом на улице, зимой в холле второго этажа, линейки с выносом знамени, горнистом и барабанщиком, вода из фонтанчика, к которому стояла очередь не столько попить, сколько побаловаться. Открываешь кран, вода «бьёт» из него сильнее, закрываешь, течёт еле-еле. Самым увлекательным было незаметно подойти со стороны и быстро «крутануть» кран на полную, тогда пьющий заодно «умывался», а струя воды добивала до самого потолка! Ох, и «влетало» нам за это! Буквы со мной родители начали изучать в 4 года, потом я постепенно складывал из них слова, а к школе уже бегло читал детские книжки. Однажды стою на перемене у окна, изучаю очередную историю, подходит ко мне одноклассник и говорит: «Ты чего выпендриваешься? Открыл книжку и делаешь вид, что читаешь». Как объяснить было ему, что мне просто интересно? Читал я всегда, читал «запоем» однажды даже сказал родителям, что заболел, лишь бы дочитать до конца «Таинственный остров» Жюля Верна.

А тогда, в первом классе я впервые попал в школьную библиотеку. Это было удивительное место, пахнущее историей. В двух небольших комнатах «жили» Робинзон Крузо и Том Сойер, Незнайка и Буратино, Алексей Мересьев и капитан Татаринов. Я настолько увлёкся изучением книг, что чуть не опоздал на урок. У нас был большой кабинет под номером шесть, в котором учились два класса одновременно первый и третий. Мальчишки и девчонки третьего класса сидели справа, мы первоклашки, слева. Сейчас, когда я тоже преподаю, понимаю, как было непросто Людмиле Ивановне проводить занятия, но для меня тогда всё это было очень любопытно. Мы видели, какие трудные задания дают третьему классу и мне тоже хотелось их выполнять. Во-первых, было просто интересно, а во-вторых, я думал, что от этого скорее стану взрослым. Хотя, и нам давали непростые задания.

Однажды мы писали диктант. В конце нужно было указать своё имя, фамилию и отчество. С именем и фамилией я справился без вопросов, а с отчеством возникли затруднения, никак не мог понять как правильно написать: «Владимирыч» или «Владимироч», на слух эти два варианта были очень схожи. Просил своих одноклассников подсказать, никто не помог. После того как я получил, правда, пятёрку, но с боооольшим минусом, я на всю жизнь запомнил, как пишется моё отчество, а одноклассники, не подсказавшие мне, получили тройки и четвёрки, но с отчеством у них было всё в порядке. Извини, позвонили с работы, нужно бежать. Об остальном буду писать тебе в следующих письмах.

Мамин непраздничный торт

В своих письмах я часто упоминаю не названия улиц, а пишу «посёлок». Это потому, что сколько я себя помню все и всегда у нас в колхозе говорили: «Учительский посёлок», «Новый поселок», «Сизовка», «Центр» и так далее. Мама иногда говорила «Сходи к тёте Лиде на тот поселок» и я понимал о чём она говорит и куда мне нужно идти.

Однажды я пошёл за праздничным тортом, который испекла тётя Лида маме на день рождения. Мама замечательно готовила вкуснейшие с хрустящими краешками блинчики, которые мы с Серёжкой по очереди мазали сливочным маслом, посыпали сахаром и уплетали за обе щеки с холодным молоком. Она прекрасно готовила пельмени, которые я обожаю до сих пор, причём, сколько бы потом я их ни покупал, ни разу они мне не напомнили пельмени детства. И сейчас, когда мы хотим отведать это прекрасное блюдо, мы всегда их лепим сами. А тогда мы наливали в стакан воды, добавляли немного уксуса, «кунали» в эту смесь пельмени и ничего вкуснее на свете в тот момент не было. Хотя, и масло, и сметана у нас были всегда свои, благо, скотину держали практически все.

Сколь бы вкусно мама не готовила всё остальное, тортики печь она не любила, поэтому заказала сладкий десерт тёте Лиде. Стоит отметить, что дорога у нас в посёлке была грунтовая, весенние паводки всегда размывали колеи, проделанные машинами и тракторами, по ним мощными, бурлящими потоками текли ручьи, в которые мы запускали собственноручно сделанные из пенопласта, дерева и бумаги кораблики. Были среди нас и те, кто брал из дома корыто садился в него и сплавлялся по этим ручьям, как по реке, ощущая себя настоящим моряком!

Но в тот год всё это было решено засыпать гравием и заасфальтировать. Засыпать засыпали, но до первого снега проложить дорогу не успели, потом настали холода, по обочинам были навалены булыжники из камней вперемешку со снегом. Через эти камни всем приходилось перепрыгивать каждый раз, переходя дорогу. Они были скользкие, а в руках у меня, как ты уже понял, был торт. Конечно, я не удержался, поскользнулся и со всего размаху «плюхнулся» прямо на него. И такая обида меня разобрала, что все старались – мама покупала продукты, тётя Лида выпекала, смазывала бисквитные коржи, украшала торт, а я всё испортил. Слёзы непроизвольно хлынули у меня из глаз, я собрал в кучку то, что осталось от уже непраздничного торта и, вытирая слёзы, побрёл домой.

Сказать маме, что я плачу от обиды на самого себя мне было стыдно, поэтому я сослался на то, что ударился коленкой о камень. Потом мне, конечно, было стыдно за своё поведение. Рассказывать, мой друг, маме нужно всё и говорить только правду.

«Давай больше никогда не будем смеяться!»

Самым ярким событием в начальной школе был, наверное, приём мальчишек и девчонок нашего класса в октябрята. Хотя, нужно было ещё заслужить, чтобы тебе выпала такая честь. Своим поведением, добрыми делами, желанием быть полезным обществу – собирать макулатуру и металлолом, переводить бабушек через дорогу, помогать старшим. Небольшая латунная звёздочка с красной эмалью и изображением маленького, кудрявого мальчика – Володи Ульянова стала в один из ноябрьских дней нашей сбывшейся мечтой. После торжественных речей, напутствий, обещаний быть октябрятами – дружными ребятами, нам прикрепили к лацканам пиджаков, а девочкам к белым фартукам красную звёздочку.

Когда я возвращался домой, левая сторона груди, на которой был прикреплён заветный значок, шла чуточку впереди, чтобы лучи полуденного солнца лучше отражались от звёздочки яркими зайчиками в глаза встречным прохожим, они щурились от непривычного блеска и думали: «Вот он идёт, настоящий октябрёнок!» Мы начищали свои звёздочки вплоть до третьего класса, когда 19 мая в день рождения Пионерской организации нам на шею повязали красный галстук. Перед этим мы узнали о подвигах пионеров-героев: Зины Портновой, Марата Казея и Павлика Морозова. Выучили пионерскую клятву и каждый раз, когда мы слышали: «Пионер, к борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будь готов!», дружно отвечали – «Всегда готов!»

Принимали в пионеры традиционно около памятника Ленина. Мы гордо держали кусочек красной, треугольной материи на согнутой в локте руке до тех пор, пока нам его повязали на шею. Правильно завязать галстук тоже нужно было уметь. Ровный узел всегда смотрелся очень красиво. Перед тем, как повязать пионерский галстук, важно было тщательно его отладить. Я всегда любил делать это сам. Положишь, бывало, на стол покрывало, включишь утюг, наберёшь из гранёного стакана воды в рот и как брызнешь на галстук. Он сразу становился темнее, начинал расправляться в складках, а когда я проводил по нему уже нагретым утюгом, галстук сразу становился ярким, сухим и гладким, так, что даже жалко его было повязывать. Почему-то мне запомнился один ноябрьский день, когда, отмечая очередную годовщину Великой октябрьской революции в Доме культуры, мы, пионеры, должны были выносить на сцену красное знамя, а пока взрослые отчитывались за показатели по надоям молока и количеству выращенной пшеницы, должны были стоять «на вытяжку» около него. Всё это было очень торжественно и волнительно. Перед этим торжеством мама нагладила белую рубашку, я погладил галстук, нарядился, но понял, что перед выходом нужно что-нибудь поесть, ведь стоять под знаменем нам предстояло долго.

Частенько мама покупала в большом количестве разные консервы, чтобы всегда под рукой было что перекусить. Ровными стопочками они стояли на окне в зале и ждали своей очереди. В тот день очередь дошла до рыбных тефтелей в томатном соусе, хотя, «Завтрак туриста» я любил больше, но в стопочке его, к сожалению, не оказалось. Открыв консервы и отломив корочку свежего ржаного хлеба, я поддел вилкой сочный кусок, поддерживая горбушечкой, поднёс ко рту, и в тот же момент смачная капля соуса, сорвавшись с этого куска, наградила мою белую рубашку томатным «орденом». Конечно, мы её быстренько застирали, ещё раз погладили, но с тех пор перед тем, как что-нибудь съесть, я обязательно переодеваюсь. Кстати, по поводу «стоять на вытяжку» вспоминается ещё одна история. В 1981 году, когда умер Леонид Ильич Брежнев две девочки из нашего класса всю панихиду, которую показывали по телевизору, простояли около него, как мы тогда у знамени, а потом, понимая, какое случилось горе для всего человечества, одна из них сказала подруге: «Давай больше никогда не будем смеяться!», «Давай», ответила другая.

Селёдка на первой парте и кабачковая икра на последней

Непросто найти время на то, чтобы снова сесть за написание письма тебе, мой друг, но воспоминания это и есть время, уходящее вместе с нами, если не оставить их на бумаге. Тогда в любой момент можно повернуть время вспять, перечитывая написанные строки.

В школе нас всегда вкусно кормили. Перемены длились по 5 минут, а после второго урока звенел звонок на большой, 20-ти минутный перерыв во время которого мы ходили в столовую. Поваром в нашей школе была тётя Надя, мама моей сестры Наташи. Порции, на самом деле, были большие все наедались, правда, в старших классах нашему растущему организму обеда не хватало и тогда мы шли в магазин через дорогу. Очень любили кабачковую икру. Возьмём в столовой пару алюминиевых ложек, купим половину буханки чёрного хлеба и банку икры за 46 копеек, откроем её во время урока биологии на задней парте и аккуратно, чтобы не звякать ложкой о стекло, наслаждаемся вкуснейшими перетёртыми кабачками. Ложки, кстати, всегда мыли и возвращали в столовую.

Естественно, не на каждом уроке можно было так себя вести. Физику у нас вёл директор школы Павел Михайлович, попробовали бы мы «провернуть» подобное у него на занятии. Или у Галины Михайловны, которая тоже вела у нас физику. Конечно, я уважал всех учителей, но её уважал чуточку больше и на уроках не смел делать ничего не относящегося к занятиям, да и не хотел, честно говоря. Правда, однажды она увидела меня, что называется, «во всей красе». Как мы, мальчишки мыли полы, когда дежурили? Сдвинем все парты в одну сторону, помоем свободную часть, потом сдвинем их в другую, протрём оставшееся и расставляем парты по своим местам. Зачем «чёрт меня дёрнул» загнать свой велосипед в наш кабинет на втором этаже? Однако, не лень мне было поднять его по неудобной лестнице и завести в кабинет. Сдвинул парты в центр и начал кататься, «нарезая» круги вокруг них. На пятом или шестом круге моего кабинетного путешествия и зашла в наш класс Галина Михайловна. «Саша, я не знала, что ты можешь такое вытворять», в шоке произнесла она. Больше по кабинетам на велосипеде я не катался.

Однажды в магазин привезли необыкновенно вкусную селёдку горячего копчения, да такую, что от одного только аромата слюнки текли. Как было её не купить? Купил. Следующим уроком был урок химии. Я очень любил этот предмет, потому что Анна Ефимовна на каждое занятие приносила с собой колбочки и пузырёчки с химикатами даже, когда не делала опыты, а уж когда делала, восторгу нашему не было предела. Один «лисий хвост» чего стоил. Это, когда мы заливали медь азотной кислотой, всё начинало шипеть, и из ёмкости, в которой происходила реакция «валил» невероятно красивый рыжий дым. Так вот, на уроке химии я всегда сидел на первой парте и в тот раз, слушая учителя и пряча селедку в парте, я отрывал от нее крупные куски и незаметно, как мне казалось, клал их в рот и жевал, жевал, жевал. Конечно, я и не думал о запахе, который источала копченая селёдочка. Анна Ефимовна ни слова не сказала мне на уроке, но после занятия попросила задержаться. Нет, ни в коем случае не ругала, просто сказала, что терпеть не может ни саму селёдку, ни её запах. Тогда-то я и понял, что незаметно есть копченую селёдку на первой парте просто невозможно.

Про пасхальные яйца и не только

Нас воспитывали в лучших советских традициях, когда мальчики должны были ходить коротко стриженными, девочкам не разрешалось носить короткие платья и юбки, а если какая-то школьница приходила на учёбу с косметикой на лице, её сразу вызывали к директору и читали лекцию на тему «Советская девочка должна быть скромной». Но девчонки есть девчонки им всегда хотелось быть красивыми, поэтому школьная форма наших одноклассниц с каждым годом становилась всё короче и короче и к одиннадцатому классу юбочки от высоты «ниже колен» поднялись на высоту «выше колен». Они это объясняли просто: «Мы растём, а форма нет!»

У школьной формы мальчишек на левом рукаве была эмблема, которую мы, надрезая лезвием от бритвы, модифицировали в потайной кармашек. В него можно было положить, например, бумажный рубль. Кстати, на рубль тогда можно было купить шесть ржаных буханок хлеба по 16 копеек и даже оставалось ещё 4 копейки на 4 коробки спичек. Закрывая глаза, я чётко вижу перед собой наш тот самый сельский магазин и места, где лежали буханки и батоны и где стоял огромный ящик со спичками, откуда мы их брали «на сдачу». Да, была и такая интересная опция. Конечно, хлеба так много съесть было невозможно, поэтому больше мы любили мороженое и лимонад. К нам их привозили не так часто, как хотелось и для всех, даже для взрослых это было большим праздником. Помню, как придумал интересную штуку с лимонадом, которой до того момента у нас в магазине не было. Лимонад стоил 30 копеек, а пустая бутылка 20 копеек, получается сам напиток можно было попить всего за 10 копеек, а так, как у нас в селе не было никаких буфетов, как в городах, никто не мог так просто налить в стакан, поэтому я однажды дал продавщице тёте Нине 10 копеек и попросил продать бутылку лимонада, чтобы я выпил её прямо в магазине и тут же сдал пустую тару обратно. Так, с моей лёгкой руки все наши мальчишки начали ходить в магазин и просить за 10 копеек лимонад «я здесь выпью». Получается, что вместо обычных трёх бутылок на рубль можно было напоить весь наш класс десятью бутылками лимонада!

В седьмом классе, в последний пионерский год перед поступлением в комсомол, некоторые мои одноклассники переставали повязывать галстук и носили его в кармане, а когда их останавливали дежурные и учителя, заставляя повязать галстук, они доставали его откуда-то из-за пазухи и некрасиво-мято перевязывали им шею. А я всегда, как ты помнишь, любил исключительно отглаженный галстук и никогда не носил его в карманах.

Вступление в комсомол тоже было мероприятием запоминающимся. Мы учили Устав, готовились к различным каверзным вопросам. Старшеклассники нам показывали свои комсомольские билеты, на задних корешках которых была напечатана их стоимость — 2 копейки, но не дай Бог, озвучить эту стоимость на вопрос комиссии: «Сколько стоит комсомольский билет?». Ответ на этот вопрос должен быть только один: «Комсомольский билет — бесценен!»

Ходить в церковь, как ты понимаешь, или отмечать церковные праздники тоже не приветствовалось, и однажды в субботу накануне Пасхи наш классный руководитель Таисия Александровна нам сказала: «Не вздумайте принести в школу накрашенные яйца!» Это, наверное, и послужило всем нам определённым призывом. В понедельник на её учительском столе лежало штук десять разноцветных пасхальных яиц.

Любовь к мороженому, Москва и бесплатный автобус

Если уже начал рассказывать про разные вкусности, как не вспомнить про мороженое? Его мы ели всегда с огромным удовольствием. В наш сельский магазин мороженое привозили нечасто, но когда привозили, мы покупали сразу стаканчиков двадцать и бегом, особенно летом, чтобы оно не успело растаять, мчались домой класть его в морозильник. Конечно, пара стаканчиков по пути «таяла» в наших животах. Зато мы точно знали, что когда захочется этого холодного лакомства, можно открыть холодильник, снять этикетку, прилепленную сверху, обязательно облизать её и, ковыряя холодную вкуснятину деревянной палочкой, наслаждаться жизнью!

Вафельные стаканчики тогда были редкостью, поэтому особенное удовольствие с братом мы получали, когда приезжали с родителями в Москву. Государственный универсальный магазин – ГУМ поражал нас обилием красок, людей и товаров, но самым потрясающим был пломбир в хрустящих вафельных стаканчиках с пышной белой шапкой, который какими-то диковинными щипцами нам подавали продавщицы в смешных колпачках. Мы ели мороженое впрок, пока не становилось плохо, домой-то не привезёшь и в холодильник не положишь…

Конечно, и ассортимент мороженого в Москве был огромный в отличие от нашего ближайшего города – Кирсанов. Именно в столице я впервые попробовал лакомку и эскимо, но больше мне полюбился сливочный пломбир в вафельных брикетах. Я снимал упаковку, брал его двумя пальцами за вафельные бока и ел, пока оно не начинало течь по рукам, тогда я быстро доедал то, что осталось и шёл за новой порцией.

Однажды, я купил несколько пачек мороженого и пошёл в кинотеатр «Молодёжный», что на Текстильщиках. Мы когда приезжали в Москву, останавливались в этом районе. Как сейчас помню, шёл фильм «Там, на неведомых дорожках». Положил я мороженое за пазуху, купил билетик за 5 копеек, поиграл в автоматы, очень, кстати, любил «Морской бой», и пошёл на сеанс. Конечно, от тепла моего тела мороженое растаяло, и я весь сеанс тщательно оттирал варежками свой свитер, чтобы мама не заметила, но она заметила. Правда, мама меня не ругала, а просто постирала свитер, в котором я и дальше ходил в кинотеатр есть мороженое.

Кстати, на выходе из кинотеатра стоял тир, где мы с братом после просмотра фильмов стреляли из «воздушек» свинцовыми пулями. Много лет спустя я пришёл в это место и был приятно удивлён, тир хотя и не работал, но здание стояло. Сейчас территорию облагородили и тир снесли.

Вспоминаю я также и киоск на Павелецком вокзале, в котором продавался сливочный пломбир «48 копеек». Съесть его одному было практически невозможно, брикет весил 250 граммов, поэтому часто это мороженое продавали за 24 копейки, просто разрезав его пополам. Мы с Серёжкой, когда уезжали домой, так и бегали к этому киоску, покупали пломбир и спорили, кому достанется кусок побольше, резали-то пачку мороженого «на глаз»!

А дома мы снова ждали, когда к нам в магазин привезут мороженое и снова бежали с полной авоськой домой, чтобы оно не растаяло.
Когда же в колхоз автобусы стали ходить по 6 раз в день и нам, школьникам сделали бесплатный проезд, мы стали ездить за мороженым в Кирсанов. Садимся, бывало, на предпоследний автобус, выходим раньше, чем на автовокзале, опять же – бегом в магазин. Пока мы покупаем мороженое, автобус делает круг до автовокзала, возвращается на остановку, а мы снова бегом на автобус и запыхавшиеся, но довольные едем обратно. Правда, однажды, мы всё-таки опоздали на последний рейс. И уже не бегом, а «пешочком» шли 18 километров домой, благо, было около семи вечера, лето и мы вернулись засветло. Поели, что называется, мороженого…

Новогодние апельсины и докторская колбаса по два двадцать

Ты когда-нибудь получал посылки от самого себя, мой друг? Я получал. И мне казалось это в порядке вещей – купить авоську апельсинов, принести их на почту в Москве, завернуть каждый апельсин в хрустящую, полупрозрачную бумагу, уложить их в посылочный ящик, забить крышку маленькими гвоздиками и, послюнявив синий химический карандаш, написать сверху свой собственный адрес. Потом, вернувшись домой, получить уже у себя на почте знакомый фанерный ящик, поддеть «фомкой» крышку, открыть её и вдохнуть неповторимый запах оранжево-солнечных апельсинов, так удачно подоспевших к самому Новому году.

В моём детстве апельсины были редким лакомством, а докторскую колбасу у нас в магазине я и не помню, честно говоря. Поэтому, когда мы приезжали в Москву, обязательно ходили в магазины и покупали то, что к нам почти не завозили. Первый раз в Москву я попал, когда мне было 7 лет. Мы ехали с мамой, папой и братом в купе, вкусно пахнущем лавандой. Полки были застелены хрустящими, накрахмаленными простынями, проводница носила на подносе чай в стаканах, а стаканы стояли в настоящих подстаканниках, такие я видел только в кино. Ехали мы целую ночь, я не хотел спать, чтобы не пропустить момент, когда мы въедем в столицу нашей Родины, которую до того момента я видел лишь по телевизору и на фотографиях. Я смотрел в окошко на быстро мелькающие столбы и мечтал, как мы пойдём на Красную площадь, зайдём в Мавзолей, побываем в Третьяковской галерее. Вагонные колёса монотонно отстукивали свой ритм и незаметно для самого себя я крепко заснул. Мне снились Кремлёвские башни и московские перекрёстки, на одном из которых стоял «дядя Стёпа – великан» из стихотворения Сергея Михалкова, который вдруг ни с того ни с сего обратился прямо ко мне: «Саша, вставай!», потом ещё настойчивее: «Саша, вставай!», я проснулся и понял, что это была мама, которая будила меня. «Приехали».

Павелецкий вокзал встретил нас огромной надписью «Москва», это было самое первое, что я увидел и запомнил на всю жизнь. А потом мы спустились в метро. Удивительное место постоянно снующих людей, пахнущее железом. До сих пор, когда я спускаюсь в подземку, чувствую этот ностальгический, ни с чем несравнимый запах московского метрополитена. Я встал посередине платформы, «отвесил» от восторга нижнюю челюсть и не шелохнувшись смотрел на этот загадочный подземный мир, пока мне кто-то из родителей не закрыл рот и не втолкнул в вагон поезда.

Мы куда-то ехали, переходили по подземным переходам, входили в разные вагоны прибывающих поездов пока, наконец, не услышали долгожданные слова: «Следующая остановка – Текстильщики». Потом мы плутали по переходам нашей станции, но всё же нашли нужную нам улицу и «потащились» с полными чемоданами «гостинцев из деревни» на Люблинскую, 5. Там у знакомых мы и остановились. Чемоданы, кстати, как я потом узнал, планировали «набить» московским дефицитом.

Говорят, что память избирательна, но моя память, как мне кажется, «избирает» всё подряд. Я помню все магазины, которые обошли, помню кондитерские, в которых ели пирожное «Буше», запивая клубничным коктейлем, помню даже запахи мясного отдела, в котором покупали докторскую колбасу. Её тогда давали по одному килограмму в руки, а батон колбасы весил около двух килограммов, поэтому мы становились в очередь друг за другом и просили по килограмму на двоих и не разрезать батон, чтобы в целости и сохранности привезти его домой. Многие продавщицы шли нам навстречу, но попадались и такие тётеньки, которые, понимая, что мы провинциалы и приехали в Москву, чтобы скупить всю их колбасу, резали ровно по килограмму в руки. Помимо колбасы, мы метрами покупали молочные сосиски, вообще «невидаль» в нашей глубинке. Понимая, что хранить колбасные изделия просто в холодильнике долго не получится, мы их замораживали, а потом доставали твердые, замороженные палочки, в которые превращались сосиски и рубили их ножом, чтобы бросить на шкворчащую сковородку, залить яйцом и приготовить вкусняшку.

Хотел бы ещё вспомнить про удивительную воду с непривычным запахом и вкусом, которая шла из-под крана в Москве. Тогда я не понимал, что в ней растворена хлорка для дезинфекции, но сейчас, если я иногда чувствую похожий запах, он возвращает меня в Москву моего детства на Люблинскую, 5.

О том, как за 5 минут можно вылечиться от простуды обычными блинами»

Помню случай, когда по какой-то уж очень «уважительной» причине мы с братом не хотели идти в школу. Что делать? Конечно, повысить температуру на градуснике и сказать, что мы заболели. Как? Можно потереть им о штаны, прислонить градусник к горячей печке или подержать его над газом в крайнем случае. Но искать простые пути было не для нас и мы с Серёжкой «додумались». Мама только что напекла блинов, они стояли на кухонном столе и их аромат разносился по всему дому. «Вот оно — наше спасение», подумали мы и тут же воткнули градусник в центр этой золотистой горки. Температура начала быстро подниматься. 37, 39, 41, бах! Градусник раскололся и вся ртуть оказалась внутри блинов.Мы понимали, что есть их уже нельзя, а сказать родителям о случившемся невозможно. Была у нас на кухне между досками щель в полу, куда часто сметались остатки мусора, туда-то мы и запихали эти ртутные блины, а потом чудесным образом выздоровели, сказали родителям, что съели всё, что напекла мама и не мешкая отправились в школу. Но искать простые пути было не для нас и мы с Серёжкой «додумались».

Мама только что напекла блинов, они стояли на кухонном столе и их аромат разносился по всему дому. «Вот оно — наше спасение», подумали мы и тут же воткнули градусник в центр этой золотистой горки. Температура начала быстро подниматься. 37, 39, 41, бах! Градусник раскололся и вся ртуть оказалась внутри блинов.Мы понимали, что есть их уже нельзя, а сказать родителям о случившемся невозможно.

Была у нас на кухне между досками щель в полу, куда часто сметались остатки мусора, туда-то мы и запихали эти ртутные блины, а потом чудесным образом выздоровели, сказали родителям, что съели всё, что напекла мама и не мешкая отправились в школу.

Лыжные приключения

В школе всегда было интересно. Химические и физические опыты, волейбол и баскетбол, уроки труда и занятия спортом. Александр Васильевич Максимов, это наш учитель по физкультуре, всегда «ставил» нас зимой на лыжи. Все любили, когда занятия проходили в парке. Там была отличная горка, на которой мы сломали не одну пару лыж и разбили не один нос. А случай, произошедший со мной, был совсем не на горке, а как говорится «на ровном месте».

Мы только что взяли лыжи с лыжной базы, как следует натёрли их пахучей лыжной мазью и «покатили» в сторону парка. Не успел я проехать и пяти метров как мне под лыжу попал какой-то камень, лыжа переломилась пополам, я рухнул и до сих пор не понимаю как заострённый конец лыжной палки, которую я держал в левой руке воткнулся в ладонь моей правой руки? Конечно, белый снег вокруг покрылся «красненьким», меня быстро отвели в амбулаторию, где вылили на руку пузырёк шипящей и пенящейся жидкости, засыпали всё это каким-то желтоватым порошком, перевязали руку и отпустили обратно на занятия.

Конечно, кататься я уже не мог, поэтому грустно ходил вдоль лыжни, протаптывая валенками новую тропинку, и смотрел, как радуются выпавшему снегу мои одноклассники. А шрам до сих пор остается со мной и, глядя на него, я вспоминаю ту самую историю.

Саманта

Вообще, под руководством Александра Васильевича, который был по совместительству ещё и учителем начальной военной подготовки, мы преодолевали полосу препятствий, учились ориентироваться на местности, разбирать и собирать автомат Калашникова, стреляли, оказывали первую медицинскую помощь, учились одевать противогазы и какие-то зеленые костюмы, защищающие от химических атак.

Отношения с Америкой, у нас тогда были очень напряжёнными. Термин «холодная война» не сходил с уст обычных людей, что уж говорить о газетах, статьи в которых «пестрели» самыми разнообразными заголовками на эту тему. Именно тогда мир узнал о маленькой американской девочке, которая решила разрушить возникшую между СССР и США стену и начала переписку с главой нашего государства на тот момент времени — Юрием Владимировичем Андроповым. Её звали Саманта Смит. Она постоянно нам улыбалась со страниц газет и экрана телевизора, показывая свою доброжелательность и открытость миру и, чего уж там скрывать, я был тайно в неё влюблён, возможно, как и другие мальчишки моего возраста.

Саманта приехала в Советский Союз, побывала в Артеке, пообщалась с нашими сверстниками, делала всё, чтобы взрослые и дети забыли словосочетание «холодная война». А потом она погибла… Это страшно, когда политика взрослых останавливает жизни детей. С тех пор я терпеть не могу политику.

Песнь о вещем Олеге и советском паспорте

Признаюсь тебе, мой друг, это я сейчас с большим удовольствием пишу обо всём, что помню. Такое себе сочинение на тему жизни, а в школе я жутко не любил переводить бумагу на подобные вещи. Диктанты ещё ничего, но тему сочинений я всегда старался обходить стороной. Правда, как ни старался «увильнуть» от грядущего, всё-равно наступал тот самый день, когда нужно было открывать тетрадку, брать ручку и что-то писать про Печорина, Раскольникова или Анну Каренину. Тогда я украдкой доставал хрестоматию по литературе и «скатывал» всё, что там было по заданной теме. Почему мне не ставили за это двойки, до сих пор не понимаю.

Таисия Александровна, помимо того, что преподавала русский язык и литературу, была у нас ещё и классным руководителем. На каждом занятии и на классных часах она постоянно прививала нам любовь к своим предметам: «Не» с глаголом пишется отдельно, 21-я орфограмма!» Запомнил на всю жизнь. Она подходила к кому-нибудь из нас, клала руку на голову и говорила: «Вот я макушечку тебе почешу», подобным образом, как мне кажется, пыталась передать знания прямо в голову, чтобы мы брали в свою «макушечку» всё, что она нам даёт. Казалось бы, все условия, чтобы любить эти предметы созданы, но тогда у меня не получалось. Любовь к литературе пришла со временем. Помню и надпись над школьной доской: «Язык Тургенева, Толстого, Чернышевского, Добролюбова – велик и могуч!» В.И. Ленин. Это тоже давало пищу для размышлений.

Учить стихотворения в школе я не любил. Нудно это как-то повторять из раза в раз одно и то же. Если уж задавали нам выучить то или иное произведение, то отвечал я зачатую последним. Слушал, что рассказывают мои одноклассники, запоминал и в конце урока обычно был готов к ответу.

Конечно, шалил. Помните стихотворение Маяковского? Про «молоткастый, серпастый советский паспорт», которое оканчивается словами: «Читайте, завидуйте, я – гражданин Советского Союза!» Я же, читая этот опус революционного поэта, в конце с выражением, вскидыванием головы, как Маяковский, похлопыванием себя по карману (вот он, мол, где мой паспорт) выдал: «… я – гражданин Союза Советских Социалистических Республик!» Таисия Александровна вначале радовалась, что я, наконец, хоть что-то выучил, но в конце моего ответа охнула и присела на стульчик. А потом «влепила» мне за это трояк. Правда, это было в старших классах.

Зато, когда я был помоложе и почти не шалил, получил однажды на уроке литературы сразу две пятёрки! Буквально за несколько дней до того, как нам задали выучить и рассказать отрывок из поэмы Пушкина «Песнь о вещем Олеге», я услышал по радио, что есть такие люди, которые обладают техникой запоминания больших объёмов текста. Подумав, «чем я хуже их», взял и выучил поэму полностью. И что самое интересное, в день, когда мы рассказывали про «Вещего Олега» к нам на урок пришла завуч Любовь Алексеевна. Я, понятное дело, не «стушевался» и рассказал наизусть всю выученную «Песнь…». В тот день у меня в дневнике напротив предмета «Лит-ра» и появились две кругленькие, красивенькие пятёрочки – от Таисии Александровны и Любови Алексеевны. Жаль, что тот дневник не сохранился…

Продолжение следует…

В дальнем углу шкафа, в старой коробке лежал добрый Эльф. Это была всего-навсего игрушка. Девочка, которой его подарили, давно выросла, выросли её дети, и выросли дети её детей…

Уже никто не помнил когда его туда положили, почему именно туда, но Эльф лежал в шкафу всегда. Время от времени, разбирая шкаф, коробку вынимали, открывали крышку, ласково смотрели на него, улыбались и… обратно закрывали, забывая о нём, как о ненужной вещи.

Тем не менее, это был необычный Эльф… Он приносил счастье!

Счастье незаметно, когда оно рядом, но когда приходит горе, люди сразу понимают, что счастье ушло…

В доме, где жил добрый Эльф, всё было хорошо. Так продолжалось, пока однажды, дочка, открыв коробку, увидела, что Эльфа на месте нет…

— Мама, — беспокойно спросила дочка, — теперь мы все будем несчастливы?
— Что ты, доченька, — ответила мама, — конечно, нет, — но про себя подумала, что это плохой знак…

Вместе они стали думать куда мог деться добрый Эльф, «перерыли» всю квартиру, «обшарили» все закоулки, но нигде его не было…

Первым признаком того, что счастье хочет покинуть семью, стал звонок папы, который был расстроен и сказал, что его рейс отложили и что он никак не успевает ко Дню рождения мамы. Девочка не помнила, чтобы папа когда-нибудь встречал этот день вдали от семьи.

Затем позвонила бабушка, пожаловалась, что дедушка плохо себя чувствует и она сейчас придёт за лекарством.

И последней каплей стала SMS-ка маме от старшего сына, в которой он сообщал, что не сдал экзамен…

Бабушка постучалась в дверь через полчаса. Мама встретила её почти со слезами на глазах.

— Здравствуйте, мои дорогие!
У бабушки, на удивление, было хорошее настроение.

— Зря я Вас побеспокоила, дедушке уже легче. Но я всё же решила зайти. В прошлое воскресенье я искала свой шарф в шкафу, открыла коробку, смотрю, а у нашего Эльфа рука почти оторвана и сам он как-то пообносился. Я и решила забрать его с собой, подновить.

В руках у бабушки был целый и невредимый, к тому же в новенькой одёжке, добрый семейный Эльф…

Вслед за бабушкой появился старший сын, сказал, что в институте всё перепутали, что неправильно заполнили ведомость, в общем, экзамен он сдал.

И буквально через пять минут позвонил папа, сообщив, что их рейс наконец-то выпускают…

Счастье вернулось в семью!

С того времени Эльфа решили больше не класть в коробку. Ему отвели в квартире отдельное место, где от сидел и смотрел на всех своими добрыми, счастливыми глазами!

10 февраля 2017